Небеса - Страница 12

— Мистер Филипп или мистер Роберт дома?

— Я не видел их сегодня, их кровати не тронуты… Генри кивнул:

— Надо послать кого-нибудь за ними.

— Я позабочусь об этом, хотя трудно сказать, где они могут быть. Когда приедет доктор, я сразу проведу его сюда.

Генри оставался рядом со своим хозяином до приезда доктора и ушел из комнаты только тогда, когда рассказал доктору все, что видел и знал. Он решил пойти в кабинет мистера Лоуренса и, пока не пришли Филипп и Роберт, выполнить последнюю просьбу мистера Энтони.

Отперев ящик стола с секретным отделением, Генри поднял второе дно в поисках книг. Неожиданно он увидел конверт, адресованный ему. Вскрыв конверт, Генри обнаружил там большую сумму денег и письмо:

«Мой друг Генри!

Если ты читаешь эти строки, значит, я уже мертв, а книги — в твоем распоряжении. Если есть возможность, вручи каждую книгу лично. Ты найдешь в конверте деньги на билет в Америку. Оставшаяся сумма — твоя. Опасайся Филиппа и Роберта. Им нельзя доверять. Поезжай сразу же. Благодарю тебя за годы примерной службы.

С любовью и уважением Лоуренс Энтони».

Генри понял, насколько срочной была просьба хозяина, и решил отправляться немедленно. Он достал книги, задвинул ящик обратно и запер его, чтобы никто не догадался о секретном отделении. Не говоря ни слова, он выскользнул из дома и поспешил вручать первую книгу, адресованную отцу Эдварду Брэдфорду.

Дав указания Артуру, своему дворецкому, Уин вернулся к кровати дяди Эдварда. Он сел рядом, наблюдая за прерывистым дыханием своего спящего дяди. Уин думал о том, как круто за короткое время переменилась его жизнь. Причиной послужило срочное письмо, полученное им после возвращения из Мерифилда, где сообщалось о тяжелой болезни дяди.

Уин привез его в Лондон и, вызвав лучших врачей, начал ухаживать за больным. Несмотря на разницу в их характерах, Уин обожал дядю Эдварда. Для него было настоящей трагедией узнать, что болезнь дяди неизлечима — он умирал.

Когда-то Эдвард Брэдфорд был крепким, здоровым мужчиной, не знавшим усталости, трудился на своем поприще радостно и энергично. Однако теперь Уин видел крайне истощенного человека. Болезнь быстро прогрессировала, за несколько последних дней она окончательно разрушила его организм, непоколебимыми остались только вера и достоинство.

Уин никогда не молился, но теперь только одна просьба переполняла его душу, он лихорадочно умолял Бога продлить жизнь его дяди. Он не замечал, что говорит вслух, пока дядя не позвал его.

— Уинстон, — слабо произнес Эдвард, слова племянника разбудили его. Если бы у него были силы, он бы пошутил насчет дерзости Уина — настолько горячо тот убеждал Бога смилостивиться над Эдвардом.

— Да, дядя Эдвард? — Уин наклонился над ним и взял его руку. Рука была слабая и холодная, это еще раз напомнило Уину, что Эдвард умирает, при этой мысли он почти физически ощутил боль в сердце.

— Хороший мой мальчик… — прошептал Эдвард. Он любил сына своего брата, как собственного. Они много времени проводили вместе с тех пор, как Уин осиротел и был вынужден в восемнадцать лет взять на себя обязанности взрослого человека. Эдвард знал, что это нелегко. Хотя он не одобрял бурной жизни, которую Уин вел последние несколько лет, он понимал его.

— Ты так думаешь? — Уин удивился, услышав эти слова.

— Немного необузданный, но хороший. — Эдвард с трудом вздохнул, пристально посмотрев на племянника. Он пытался увидеть в мужественных, благородных чертах Уина признаки порока, но с удовлетворением отметил, что их нет. Он знал, что рано или поздно Уин убедится: страсти только изматывают душу, и осознает, что в жизни важно по-настоящему. Услышав такое мнение о самом себе, Уин, сохраняя внешнее спокойствие, почувствовал волнение. Раньше, когда дядя смотрел на него так, казалось, он насквозь видит всю душу Уина, знает, какая беспросветная тьма у него внутри. Видит ли это дядя Эдвард теперь?

— Уинстон, я горжусь тобой, — сказал Эдвард от души.

Похвала обезоружила Уина. Он спросил с удивлением:

— Это правда?

— Да. — Эдвард еле заметно кивнул. Внезапный кашель помешал ему говорить дальше. Когда приступ кончился, больной стал еще слабее, но даже теперь он пожал руку Уину и продолжил: — Знаешь, я так часто тебя поучал…

Эдвард едва различимо улыбнулся, вспоминая все их споры последних лет.

— Да, сэр. — Несмотря на горе, Уин улыбнулся в ответ. Он никогда не забудет, как дядя убеждал его бросить порочный образ жизни и как он, Уин, постоянно умудрялся не обращать на это внимание.

— Сейчас я хочу, чтобы ты меня послушал и запомнил каждое слово. То, что я хочу тебе рассказать, гораздо важнее, чем все остальное.

Уин увидел лихорадочный блеск в его глазах.

— Я слушаю.

— Хорошо. — Дядя помолчал, собрался с силами и начал: — Уинстон, когда ты, в конце концов, поймешь, что все наслаждения мира не сделают тебя счастливым, знай, что есть только одна вещь, которой это под силу.

— Что же это?

— Любовь, Уинстон. Любовь дороже всего. Любовь, которая, не заботясь о себе, отдает все другому. Стремись к ней, в ней твоя сила. Она поможет тебе, когда все остальное обманет. Помни это, только это… Все остальное не важно.

Закончив говорить, Эдвард откинулся на подушки и закрыл глаза. Эта короткая речь отняла у него последние силы.

Уин смотрел на него и видел, как медленно изменяется цвет его лица, а черты искажает гримаса боли.

— Я запомню. Я обещаю, — сдерживая рыдания, прошептал Уин.

Генри постучал в дверь великолепного особняка, принадлежавшего лорду Уинстону Брэдфорду. Он безуспешно пытался найти отца Эдварда Брэдфорда, по адресу, написанному на книге, но ему сказали, что священник болен и находится у своего племянника. Часто встречая отца Эдварда в доме мистера Энтони, он проникся симпатией к этому человеку и надеялся, что ничего серьезного не случилось.